Делия Норд
29.08.2014, 09:53
Царапанье когтей по брезенту заставило открыть глаза. Опять горностай выбрал нашу палатку для утренних игр. Сонная, я несколько минут слушала, как горностай, явно испытывая удовольствие, вновь и вновь забирался на импровизированную горку.
9380
Он скатывался и снова карабкался наверх; шелест маленького тела зверька был достаточно шумным, чтобы прогнать сон. Казалось, эта забава не наскучит ему никогда.
Освободившись от спального мешка и дождавшись очередного подъема горностая, хлопаю изнутри по ткани. Испуганный зверек спрыгивает на землю. Эля и Вероника, мои подопечные практикантки, хихикают. Оказывается, они тоже проснулись, но предпочли, не высовываясь из спальников, наблюдать за проделками маленького озорника.
Он появился в первые же минуты, как мы прилетели. Еще был слышен шум двигателей вертолета, возвращающегося в Ванавару, мы, не теряя времени, перетаскивали экспедиционные вещи на выбранную под лагерь площадку, а горностай уже несколько раз перебегал нам дорогу. Оказалось, что мы устроили свой полевой лагерь на его охотничьем участке.
В первые дни, проявляя осторожность, зверек старался попадаться нам на глаза как можно реже. О его присутствии можно было судить только по недовольному урчанью, которое он издавал, когда мы проходили мимо его укрытия. В качестве последнего он выбирал заросли стланика или каменные россыпи. Постепенно он привык к нам. Ведомый любопытством, горностай намеренно по несколько раз перебегал каждому из нас путь и, обежав лежащий на берегу ручья огромный камень, влезал на него. Здесь на одной из сторон он облюбовал небольшую впадинку, и оттуда, как с балкона, наблюдал за нашим утренним омовением.
Окончательно убедившись в безопасности, горностай стал извлекать выгоду от вторжения чужаков, наведываясь в их продовольственный склад. После первой же успешной охоты мы сложили добытое мясо в большой фанерный ящик из-под папирос «Беломорканал» (не нашего, сразу поясню, это геохимиков), оставив щель для вентиляции. Горностай моментально пронюхал о гигантском источнике пищи. Неожиданное счастье настолько поразило его воображение, что он возомнил себя гигантом в мире себе подобных. Иначе чем можно объяснить периодически возобновляемые попытки утащить куски мяса, чтобы перепрятать их? Вместо тихого, незаметного хищения небольших кусочков воришка впустую тратил силы на изъятие заведомо неподъемных частей разделанного барана. При этом грохот, который сопровождал очередную попытку кражи, ничуть не смущал горностая, а напротив, придавал ему больше сил. Он начинал злиться и урчать при этом так, словно боролся с живым снежным бараном. Лишь после того, как кто-нибудь из нас запускал в ящик чем-то тяжелым, он сдавался. На время. К счастью, его порок не возобладал над заложенной от природы тягой к настоящей охоте. Для него, как мы предполагали, это было скорее демонстрацией права обладать всем, что находилось на его территории.
Стряхнув остатки сна, решительно вылезаю из оленьего спального мешка. Проделывать это по утрам настоящая пытка. Стараешься как можно скорее накинуть на плечи теплую куртку и по возможности удачно попасть ногами в стоящие возле нар валенки. Это великое изобретение русского человека мы прихватили с собой, и не напрасно. С каждым днем становилось все холоднее, и валенки могли понадобиться в качестве основной обуви очень скоро.
Утро радует свежестью. На иглах кедрового стланика висят капли росы, превращаясь под лучами солнца в искрящиеся самоцветы. Под ногами пружинит олений мох-ягель.
Вылив остатки воды в закопченный чайник, разжигаю керогаз «Шмель», который своим гулом окончательно подтверждает, что трудовой день начался, и, прихватив пустые ведра, отправляюсь к ручью, протекающему в двадцати метрах от нашей палатки. По дороге замечаю бегущего суслика. Его почти беличий хвост поднят вверх, а еще через секунду его атакует коричневый вихрь — горностай. Живой клубок скрывается, и я, чтобы удовлетворить любопытство, узнать, чем же закончилась атака горностая, тороплюсь к месту схватки и чуть не наступаю на победителя. Горностай, недовольно уркнув, бросает на тропе задушенного суслика и прячется в россыпи камней. Переступаю через тело жертвы, делаю несколько шагов и замираю. Спустя некоторое время, горностай высовывает мордочку из-под покрытого серо-зеленым лишайником камня. Его черный носик шевелится, втягивая воздух, глазки блестят, но я продолжаю стоять не шелохнувшись, и зверек принимает решение. Он выскакивает на тропу, хватает суслика за шею, тащит добычу, упираясь всеми лапами, в безопасное место — в россыпи.
В сентябре «наш» горностай еще продолжал носить летнюю шубу. Его спина и часть боков была коричневой, живот, нижняя часть шеи, внутренние части лап были белые, кое-где они плавно переходили в желтый, даже лимонный цвет. Особенно эффектен горностай зимой. У него белоснежный мех, густой и шелковистый, но не пушистый, как у других куньих. Особое очарование горностаю придает сочетание ослепительно белого меха и черного кончика хвоста.
9380
Он скатывался и снова карабкался наверх; шелест маленького тела зверька был достаточно шумным, чтобы прогнать сон. Казалось, эта забава не наскучит ему никогда.
Освободившись от спального мешка и дождавшись очередного подъема горностая, хлопаю изнутри по ткани. Испуганный зверек спрыгивает на землю. Эля и Вероника, мои подопечные практикантки, хихикают. Оказывается, они тоже проснулись, но предпочли, не высовываясь из спальников, наблюдать за проделками маленького озорника.
Он появился в первые же минуты, как мы прилетели. Еще был слышен шум двигателей вертолета, возвращающегося в Ванавару, мы, не теряя времени, перетаскивали экспедиционные вещи на выбранную под лагерь площадку, а горностай уже несколько раз перебегал нам дорогу. Оказалось, что мы устроили свой полевой лагерь на его охотничьем участке.
В первые дни, проявляя осторожность, зверек старался попадаться нам на глаза как можно реже. О его присутствии можно было судить только по недовольному урчанью, которое он издавал, когда мы проходили мимо его укрытия. В качестве последнего он выбирал заросли стланика или каменные россыпи. Постепенно он привык к нам. Ведомый любопытством, горностай намеренно по несколько раз перебегал каждому из нас путь и, обежав лежащий на берегу ручья огромный камень, влезал на него. Здесь на одной из сторон он облюбовал небольшую впадинку, и оттуда, как с балкона, наблюдал за нашим утренним омовением.
Окончательно убедившись в безопасности, горностай стал извлекать выгоду от вторжения чужаков, наведываясь в их продовольственный склад. После первой же успешной охоты мы сложили добытое мясо в большой фанерный ящик из-под папирос «Беломорканал» (не нашего, сразу поясню, это геохимиков), оставив щель для вентиляции. Горностай моментально пронюхал о гигантском источнике пищи. Неожиданное счастье настолько поразило его воображение, что он возомнил себя гигантом в мире себе подобных. Иначе чем можно объяснить периодически возобновляемые попытки утащить куски мяса, чтобы перепрятать их? Вместо тихого, незаметного хищения небольших кусочков воришка впустую тратил силы на изъятие заведомо неподъемных частей разделанного барана. При этом грохот, который сопровождал очередную попытку кражи, ничуть не смущал горностая, а напротив, придавал ему больше сил. Он начинал злиться и урчать при этом так, словно боролся с живым снежным бараном. Лишь после того, как кто-нибудь из нас запускал в ящик чем-то тяжелым, он сдавался. На время. К счастью, его порок не возобладал над заложенной от природы тягой к настоящей охоте. Для него, как мы предполагали, это было скорее демонстрацией права обладать всем, что находилось на его территории.
Стряхнув остатки сна, решительно вылезаю из оленьего спального мешка. Проделывать это по утрам настоящая пытка. Стараешься как можно скорее накинуть на плечи теплую куртку и по возможности удачно попасть ногами в стоящие возле нар валенки. Это великое изобретение русского человека мы прихватили с собой, и не напрасно. С каждым днем становилось все холоднее, и валенки могли понадобиться в качестве основной обуви очень скоро.
Утро радует свежестью. На иглах кедрового стланика висят капли росы, превращаясь под лучами солнца в искрящиеся самоцветы. Под ногами пружинит олений мох-ягель.
Вылив остатки воды в закопченный чайник, разжигаю керогаз «Шмель», который своим гулом окончательно подтверждает, что трудовой день начался, и, прихватив пустые ведра, отправляюсь к ручью, протекающему в двадцати метрах от нашей палатки. По дороге замечаю бегущего суслика. Его почти беличий хвост поднят вверх, а еще через секунду его атакует коричневый вихрь — горностай. Живой клубок скрывается, и я, чтобы удовлетворить любопытство, узнать, чем же закончилась атака горностая, тороплюсь к месту схватки и чуть не наступаю на победителя. Горностай, недовольно уркнув, бросает на тропе задушенного суслика и прячется в россыпи камней. Переступаю через тело жертвы, делаю несколько шагов и замираю. Спустя некоторое время, горностай высовывает мордочку из-под покрытого серо-зеленым лишайником камня. Его черный носик шевелится, втягивая воздух, глазки блестят, но я продолжаю стоять не шелохнувшись, и зверек принимает решение. Он выскакивает на тропу, хватает суслика за шею, тащит добычу, упираясь всеми лапами, в безопасное место — в россыпи.
В сентябре «наш» горностай еще продолжал носить летнюю шубу. Его спина и часть боков была коричневой, живот, нижняя часть шеи, внутренние части лап были белые, кое-где они плавно переходили в желтый, даже лимонный цвет. Особенно эффектен горностай зимой. У него белоснежный мех, густой и шелковистый, но не пушистый, как у других куньих. Особое очарование горностаю придает сочетание ослепительно белого меха и черного кончика хвоста.