Сава
14.03.2009, 22:08
У меня в детстве была пластинка с этой сказкой. Обожала ее. Кто-нибудь еще помнит? :)
Давно-давно это было.
В одинокой хижине среди гор жили старик и старуха.
Говорят, богатство бедных — это дети. Но нет у стариков ни детей, ни внуков. Тоскливо в хижине зимой, да и летом нерадостно.
- Сколько колыбельных песен, сколько сказок в памяти берегу, а для кого? Стану петь, только птицы в ветвях подсвистывают, - скажет старуха и утрёт слезу.
- А я сплёл из бамбука хорошую колыбель. Горный ветер прилетает качать её, а в ней пусто, - скажет старик и глубоко-глубоко вздохнёт.
Как-то раз отправился старик в горы собирать хворост для очага, а старуха пошла на реку стирать.
Вдруг цумбуку-камбуку, цумбуку-камбуку — плывут вниз по реке две большие дыни. Одна — бурая, как черепаха, а другая — золотая, как солнце.
Старуха и говорит:
- Горькая дыня, плыви к той стороне! Сладкая дыня, плыви сюда ко мне.
Подплыла дыня, золотая, как солнце, прямо к ногам старухи. Положила её старуха в свой передник и отнесла домой.
Под вечер вернулся старик, сбросил тяжёлую ношу с плеч:
- Ох, устал я... Принеси мне ковшик воды горло промочить.
А старуха в ответ:
- Я для тебя припасла кое-что послаще воды. Вот эту дыню, сочную, спелую!
Взяла старуха нож, но только надрезала корку, как послышался детский крик: «уа-уа!» Распалась дыня на две половинки, и вдруг — о чудо! — появилась на свет крошечная девочка. Так мила, так хороша!
Обрадовались старики. Спеленали девочку и положили в колыбель.
Горный ветер качает колыбель, старуха песню поёт, старик игрушки мастерит.
Хорошее имя дали девочке: Урико-химэко.
Быстро-быстро растёт Урико-химэко. Старики не наглядятся на неё. Ласкова она и добра. Разговаривает с птицами, кормит их. Зато все птицы любят её: петух на дворе, ворона и воробьи на крыше. Даже коршун в небе.
- Дедушка, я уже большая. Сделай для меня ткацкий станок. А ты, бабушка, научи меня ткать, — просит Урико-химэко.
Много времени не прошло, стала она искусной ткачихой.
Красивые узоры придумывает Урико-химэко. То рассыплет осенние листья по светлому полю, то выткет цепочку журавлей или синие морские волны.
Вот однажды собрались старики в город за покупками. Пряжа в доме кончилась.
- Урико-химэко, ты остаёшься одна. Смотри, никому дверь не отпирай! Живут в горах злые чудовища. Аманодзяку в лесах прячется...
- Знаю, знаю, он всех передразнивает, на все голоса говорит. Слышала его, не раз слышала.
- Не пускай его в дом, Урико-химэко. Хитрый он, умеет обманывать.
- Не обманет он меня, не открою дверей, — обещала Урико-химэко.
Ушли дедушка с бабушкой, а Урико-химэко села за свою любимую работу.
Ровно и весело стучит ткацкий станок, хоть пляши под его песню:
Кикобататон
Каран-корон
Кикобататон
Каран-корон.
А тем временем старики идут всё дальше и дальше. Путь в город неблизкий. Через одну гору надо перейти, через вторую перевалить, а третья в облаках скрылась.
Высмотрел Аманодзяку дедушку с бабушкой своими совиными глазами. Ухо наставил, слушает, о чём они толкуют между собой.
- Купим для Урико-химэко красное платье, — говорит старик.
- А ещё узорный платочек. И сластей разных, — говорит старуха.
Облизнулся Аманодзяку. Как бы ему перехитрить стариков, забрать себе все гостинцы?
Побежал Аманодзяку к хижине и начал стучать в дверь одним пальцем: тук-тук-тук...
Тихо-тихо, сладко-сладко заговорил Аманодзяку, словно лесной ручеёк:
- Урико-химэко, открой дверь. Я тебе принёс вкусных груш.
- Не надо мне груш, не отопру дверей. Бабушка с дедушкой не велели чужих в дом пускать.
Аманодзяку застучал чуть погромче: тук-тук-тук... И начал просить, словно голубь воркует:
- Урико-химэко, Урико-химэко, я тебе моток пряжи принёс, тоньше паутины, белее снега. Хочешь, покажу?
Тук-тук-тук...
- Приоткрой дверь хоть на один ноготок.
- Покажи пряжу. Нет, не вижу ничего.
Тук-тук-тук...
- Приоткрой дверь хоть на палец, увидишь.
Открыла Урико-химэко дверь чуть пошире.
Тук-тук-тук.
- Позволь мне хоть голову просунуть! — заревел Аманодзяку, словно медведь.
Испугалась Урико-химэко, выпустила дверь из рук.
Как вихрь ворвался Аманодзяку в хижину. Косматый, мохнатый, рот до ушей, совиные глаза, длинные когти.
- А-а, моя взяла! Теперь я здесь останусь, мне привезут дедушка с бабушкой гостинцы из города.
Схватил он Урико-химэко, взвалил на плечи и унёс в горы. А там крепкой верёвкой привязал её к вершине сосны.
- Здесь тебя никто не услышит.
Плачет Урико-химэко горькими слезами, зовёт на помощь.
А хитрый Аманодзяку повязал платочком свою косматую, лохматую голову и сел за ткацкий станок.
«Теперь, - думает он, - так я стал похож на Урико-химэко, никто не отличит. Отдадут мне старики все гостинцы...»
Стучит ткацкий станок как попало, словно о камни спотыкается:
Додабатан, додабатан,
Дотярай, батярай.
- Испортил Аманодзяку мой узор, - плачет на дереве Урико-химэко. - Все нити порвал и спутал. Дедушка! Бабушка!
Услышали птицы, встревожились. Коршун над сосной кружит, вороны с криком на ветки садятся, петух крыльями хлопает.
Но вот вернулись старики. Остановилась бабушка перед дверью:
- Ткацкий станок словно бы разладился. Неровно он стучит, не по-прежнему.
Тук-тук-тук...
- Открой нам дверь, Урико-химэко.
- А гостинцы принесли? — откликнулся Аманодзяку.
Ещё больше встревожилась старуха:
- Охрипла наша девочка, уж не простудилась ли?
- Почему так птицы кричат? — прислушался старик.
Но тут Аманодзяку распахнул дверь настежь. Видит он, стоят перед ним старики, смотрят на него во все глаза, рты раскрыли. Вдруг старик затопал ногами, замахал руками.
- Кукареку! Кукареку!
От испуга задрожал Аманодзяку, подпрыгнул. Что такое, отчего старик петушиным голосом кричит «кукареку»? Привык Аманодзяку всех передразнивать. Вот и сейчас, сам того не желая, тоже стал кричать:
- Кукареку! Кукареку!
А старуха всплеснула руками.
- Кар-р, кар-кар, кар-р!
Ещё больше испугался Аманодзяку, что такое? Отчего старуха каркает, как ворона? От страха у него всё в голове спуталось. Завопил и он:
- Кар-р, кар-р, кар-р...
Бросились старики на Аманодзяку:
- Пироро, пироро, пироро!
Отчего старик кричит, как коршун?
- Пироро, пироро, пироро! - вопит Аманодзяку. - Кар-р, кар-р, пироро, кукареку!
Невдомёк ему, глупому чудовищу, что это птицы кричат, подняли во дворе переполох. Старики-то от неожиданности словно онемели, словно языка лишились, молча гонят Аманодзяку: старуха — метлой, а старик — бамбуковым шестом.
Бросился Аманодзяку бежать.
А птицы на него налетают сверху, клюют, бьют крыльями...
- Где наша Урико-химэко? — плачут старики. — Где, где она? Жива ли?
- Жива, жива! — отвечают воробьи. — Жива, жива!
- Украли! — галдят вороны. — Украли, украли!
- Вон куда-куда-куда её унесли! — бежит петух к высокой сосне, подпрыгивает, через ямы перелетает, дорогу показывает.
- Дедушка, дедушка, я здесь, сними меня! — просит Урико-химэко.
Полез старик на дерево, отвязал Урико-химэко, привёл её домой. То-то радости было!
Получила Урико-химэко подарки. Нарядилась и стала краше прежней.
Никогда больше не приходил злой Аманодзяку. Только иногда слышала Урико-химэко, как кричит он далеко в горах:
- Кар-р-кар-р, кукареку, пироро!
Кикобататон,
Каран-корон.
Всех передразнивает Аманодзяку. Говорит чужим голосом, а свой потерял. И теперь зовут его: горное эхо.
Давно-давно это было.
В одинокой хижине среди гор жили старик и старуха.
Говорят, богатство бедных — это дети. Но нет у стариков ни детей, ни внуков. Тоскливо в хижине зимой, да и летом нерадостно.
- Сколько колыбельных песен, сколько сказок в памяти берегу, а для кого? Стану петь, только птицы в ветвях подсвистывают, - скажет старуха и утрёт слезу.
- А я сплёл из бамбука хорошую колыбель. Горный ветер прилетает качать её, а в ней пусто, - скажет старик и глубоко-глубоко вздохнёт.
Как-то раз отправился старик в горы собирать хворост для очага, а старуха пошла на реку стирать.
Вдруг цумбуку-камбуку, цумбуку-камбуку — плывут вниз по реке две большие дыни. Одна — бурая, как черепаха, а другая — золотая, как солнце.
Старуха и говорит:
- Горькая дыня, плыви к той стороне! Сладкая дыня, плыви сюда ко мне.
Подплыла дыня, золотая, как солнце, прямо к ногам старухи. Положила её старуха в свой передник и отнесла домой.
Под вечер вернулся старик, сбросил тяжёлую ношу с плеч:
- Ох, устал я... Принеси мне ковшик воды горло промочить.
А старуха в ответ:
- Я для тебя припасла кое-что послаще воды. Вот эту дыню, сочную, спелую!
Взяла старуха нож, но только надрезала корку, как послышался детский крик: «уа-уа!» Распалась дыня на две половинки, и вдруг — о чудо! — появилась на свет крошечная девочка. Так мила, так хороша!
Обрадовались старики. Спеленали девочку и положили в колыбель.
Горный ветер качает колыбель, старуха песню поёт, старик игрушки мастерит.
Хорошее имя дали девочке: Урико-химэко.
Быстро-быстро растёт Урико-химэко. Старики не наглядятся на неё. Ласкова она и добра. Разговаривает с птицами, кормит их. Зато все птицы любят её: петух на дворе, ворона и воробьи на крыше. Даже коршун в небе.
- Дедушка, я уже большая. Сделай для меня ткацкий станок. А ты, бабушка, научи меня ткать, — просит Урико-химэко.
Много времени не прошло, стала она искусной ткачихой.
Красивые узоры придумывает Урико-химэко. То рассыплет осенние листья по светлому полю, то выткет цепочку журавлей или синие морские волны.
Вот однажды собрались старики в город за покупками. Пряжа в доме кончилась.
- Урико-химэко, ты остаёшься одна. Смотри, никому дверь не отпирай! Живут в горах злые чудовища. Аманодзяку в лесах прячется...
- Знаю, знаю, он всех передразнивает, на все голоса говорит. Слышала его, не раз слышала.
- Не пускай его в дом, Урико-химэко. Хитрый он, умеет обманывать.
- Не обманет он меня, не открою дверей, — обещала Урико-химэко.
Ушли дедушка с бабушкой, а Урико-химэко села за свою любимую работу.
Ровно и весело стучит ткацкий станок, хоть пляши под его песню:
Кикобататон
Каран-корон
Кикобататон
Каран-корон.
А тем временем старики идут всё дальше и дальше. Путь в город неблизкий. Через одну гору надо перейти, через вторую перевалить, а третья в облаках скрылась.
Высмотрел Аманодзяку дедушку с бабушкой своими совиными глазами. Ухо наставил, слушает, о чём они толкуют между собой.
- Купим для Урико-химэко красное платье, — говорит старик.
- А ещё узорный платочек. И сластей разных, — говорит старуха.
Облизнулся Аманодзяку. Как бы ему перехитрить стариков, забрать себе все гостинцы?
Побежал Аманодзяку к хижине и начал стучать в дверь одним пальцем: тук-тук-тук...
Тихо-тихо, сладко-сладко заговорил Аманодзяку, словно лесной ручеёк:
- Урико-химэко, открой дверь. Я тебе принёс вкусных груш.
- Не надо мне груш, не отопру дверей. Бабушка с дедушкой не велели чужих в дом пускать.
Аманодзяку застучал чуть погромче: тук-тук-тук... И начал просить, словно голубь воркует:
- Урико-химэко, Урико-химэко, я тебе моток пряжи принёс, тоньше паутины, белее снега. Хочешь, покажу?
Тук-тук-тук...
- Приоткрой дверь хоть на один ноготок.
- Покажи пряжу. Нет, не вижу ничего.
Тук-тук-тук...
- Приоткрой дверь хоть на палец, увидишь.
Открыла Урико-химэко дверь чуть пошире.
Тук-тук-тук.
- Позволь мне хоть голову просунуть! — заревел Аманодзяку, словно медведь.
Испугалась Урико-химэко, выпустила дверь из рук.
Как вихрь ворвался Аманодзяку в хижину. Косматый, мохнатый, рот до ушей, совиные глаза, длинные когти.
- А-а, моя взяла! Теперь я здесь останусь, мне привезут дедушка с бабушкой гостинцы из города.
Схватил он Урико-химэко, взвалил на плечи и унёс в горы. А там крепкой верёвкой привязал её к вершине сосны.
- Здесь тебя никто не услышит.
Плачет Урико-химэко горькими слезами, зовёт на помощь.
А хитрый Аманодзяку повязал платочком свою косматую, лохматую голову и сел за ткацкий станок.
«Теперь, - думает он, - так я стал похож на Урико-химэко, никто не отличит. Отдадут мне старики все гостинцы...»
Стучит ткацкий станок как попало, словно о камни спотыкается:
Додабатан, додабатан,
Дотярай, батярай.
- Испортил Аманодзяку мой узор, - плачет на дереве Урико-химэко. - Все нити порвал и спутал. Дедушка! Бабушка!
Услышали птицы, встревожились. Коршун над сосной кружит, вороны с криком на ветки садятся, петух крыльями хлопает.
Но вот вернулись старики. Остановилась бабушка перед дверью:
- Ткацкий станок словно бы разладился. Неровно он стучит, не по-прежнему.
Тук-тук-тук...
- Открой нам дверь, Урико-химэко.
- А гостинцы принесли? — откликнулся Аманодзяку.
Ещё больше встревожилась старуха:
- Охрипла наша девочка, уж не простудилась ли?
- Почему так птицы кричат? — прислушался старик.
Но тут Аманодзяку распахнул дверь настежь. Видит он, стоят перед ним старики, смотрят на него во все глаза, рты раскрыли. Вдруг старик затопал ногами, замахал руками.
- Кукареку! Кукареку!
От испуга задрожал Аманодзяку, подпрыгнул. Что такое, отчего старик петушиным голосом кричит «кукареку»? Привык Аманодзяку всех передразнивать. Вот и сейчас, сам того не желая, тоже стал кричать:
- Кукареку! Кукареку!
А старуха всплеснула руками.
- Кар-р, кар-кар, кар-р!
Ещё больше испугался Аманодзяку, что такое? Отчего старуха каркает, как ворона? От страха у него всё в голове спуталось. Завопил и он:
- Кар-р, кар-р, кар-р...
Бросились старики на Аманодзяку:
- Пироро, пироро, пироро!
Отчего старик кричит, как коршун?
- Пироро, пироро, пироро! - вопит Аманодзяку. - Кар-р, кар-р, пироро, кукареку!
Невдомёк ему, глупому чудовищу, что это птицы кричат, подняли во дворе переполох. Старики-то от неожиданности словно онемели, словно языка лишились, молча гонят Аманодзяку: старуха — метлой, а старик — бамбуковым шестом.
Бросился Аманодзяку бежать.
А птицы на него налетают сверху, клюют, бьют крыльями...
- Где наша Урико-химэко? — плачут старики. — Где, где она? Жива ли?
- Жива, жива! — отвечают воробьи. — Жива, жива!
- Украли! — галдят вороны. — Украли, украли!
- Вон куда-куда-куда её унесли! — бежит петух к высокой сосне, подпрыгивает, через ямы перелетает, дорогу показывает.
- Дедушка, дедушка, я здесь, сними меня! — просит Урико-химэко.
Полез старик на дерево, отвязал Урико-химэко, привёл её домой. То-то радости было!
Получила Урико-химэко подарки. Нарядилась и стала краше прежней.
Никогда больше не приходил злой Аманодзяку. Только иногда слышала Урико-химэко, как кричит он далеко в горах:
- Кар-р-кар-р, кукареку, пироро!
Кикобататон,
Каран-корон.
Всех передразнивает Аманодзяку. Говорит чужим голосом, а свой потерял. И теперь зовут его: горное эхо.